![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Меня тяготит то, что я уже больше года практически не могу вообще разговаривать о себе и своих мыслях. Я тут сделала попытку, но, конечно, ничего толком не получилось. Я живу внутри себя вот этими вещами, которые описаны ниже. При этом, по-хорошему, не имею права на настоящий затвор, так что говорить надо. Кто может вместить - вмещайте.
Молиться как дышать. Молиться как думать, говорить, ходить. Каждая минута, каждый час, каждый день, каждый сезон - молитва. Все мысли устремлены к Нему, все деяния устремлены к Нему.
Примерно полтора года назад один неизвестный мне священник сказал, что мне нужен духовный переворот. Мне он действительно был нужен. Я не знала, как я этому могу помочь, но разные мысли, которые у меня появлялись, я начала воплощать в жизнь. И то, что произошло, можно описать только аккуратными словами: "Я не знала, что так бывает". Пожалуй, это был не переворот, это был поток. Это скорее похоже на несколько кивков головы - я согласилась на некоторые вещи, и неведомое само потекло и понесло меня. Я и прежде знала все эти вещи, но не так. Сейчас мне кажется – то, что я знала, было просто миражом по сравнению с тем, что есть теперь. Сейчас мне кажется, что вся моя история изменилась, и что некоторых склонностей и черт у меня не было – просто мне трудно вспомнить, каково это было.
Первым было согласие на одиночество. На одиночество в этом мире обречены мы все, и все мы ищем спасения от него. Мы вступаем в отношения, мы любим и ищем любви, мы хотим быть замеченными, сделать что-то значительное. Кто-то хочет заботы, кто-то жаждет заботиться. Все наши радости и печали ведут ведут нас к тем, кто может растопить лёд одиночества. Но одиночество одиночеству рознь. В конечном итоге никто из нас не может никак уйти от уникальности и отдельности, непонятости и непознанности своего «Я». Никто не может уйти от одиночества без Него, той тоски, что родилась из разрыва между Отцом и чадом, из взаимного желания вновь соединиться. Кто-то ищет утешения в обществе самого себя, кто-то ищет его в обществе других. Но все ищут утешения. Я согласилась не искать его. Я согласилась, что состояние одиночества нельзя изменить. Я согласилась отпустить все второстепенные способы изменить его – равно бежать к другим людям или бежать от них, бежать к призванию или от него, бежать к долгу или от него. Боль непонятости и оставленности – не чувственна, не рассудочна. Она бытийна. Таково наше бытие, мы лишены Того, с Кем должны быть вместе. Поэтому наши прекрасные стремления к отношениям в какой-то момент могут стать препятствием к тому, чтобы научиться быть с Ним. Это как лечить симптом, стараясь не думать правды о болезни. И вот в один счастливый и горький момент так будет – мы откажемся от утешений от Мира и людей, осознав и поняв всю глубину одиночества и приняв его, чтобы в глубине его открыть таинственный путь. Я отказываюсь от всего, что заглушает голос этого одиночества, чтобы в нём, через него и с его помощью зазвучал голос моего истинного «Я», слитого с Христом по существу. Одиночество и истинность «Я» - в бесконечной мощи и умении принимать решения и нести полноту ответственности. Пусть к становлению истинной личности в Боге лежит через тёмную дорогу одиночества, может быть, поэтому многие и многие прекрасные люди в последние годы своей жизни проходят этот экзамен, когда окружающие сочувственно кивают головами и спрашивают: «За что же те наказаны?»
Когда я в былые годы представляла себе одиночество с его скорбями, я думала прежде всего о непреодолимой разнице между характерами или о разнице между образованиями, способностями к суждению или пониманию тех или иных вещей, об опыте, о необходимости переживать свои жизненные перипетии без дружеского утешения. Но это всё – не оно. Это непонимание, обстоятельства, это различия. Несущественные вещи. А оно – там, где ты больше не можешь без Христа, где больше ничто не может заменить Его присутствие в твоей душе.
И вот - вторым было согласие на жизнь вдали от Него. Одиночество можно утолить только в Нём, но идти к этому нужно всю жизнь. Как бы я ни любила, как бы я ни стремилась, в этой жизни я всегда вдали от Него, потому что несовершенна, неисправима и глуха. Я не слышу, не вижу, не понимаю. В этой жизни он даёт нам пути, на которых мы совсем теряем ощущение Его присутствия и существования, совсем каменеем в молитве. Эти этапы будут на всём протяжении нашей жизни. Но даже если я чувствую вдохновение – это лишь отголосок. Что страшнее – увидеть и услышать Бога очами и ушами, как видели святые и пророки, и теми же глазами взглянуть на бренный мир и необходимость оставаться в нём, или тосковать от невозможности прикоснуться хоть раз? Каждый хочет хоть раз увидеть «по-настоящему» в этой жизни, «вложить персты», «убедиться». И я тоже. А теперь это ушло, все мысли об этом ушли. Никогда ещё раньше для меня Иисус не был настолько реальным, знакомым, своим, никогда я не соприкасалась с таким ощущением полного погружения всего моего существа в Его Существо. Когда я мысленно представляю Его себе теперь, я смотрю как бы через Его телесные глаза. Я не могу представить Его на Кресте, я вижу изнутри. Я говорю о Нем с трепетом и содроганием, с каким говорят о возлюбленном в первые месяцы знакомства. Сам звук Имени, кажется, сжигает меня, а вид слепит. Он здесь, но Он не здесь. Все вещи, слова, вся музыка, вся красота – всё говорит только о Нём. И всё же Он – далеко, потому что ещё нужно долго, долго идти. Нельзя прикоснуться. Но реальность Его делает реальной, очень реальной и осязаемой, и будущую встречу. Факт этой встречи стал даже обыденным, обычным, естественным. Её ожидание – как планы на ближайщие годы. День, час и обстоятельства – безразличны. И об этой встрече я думаю – не так, как в патетическом богословии пишут… А что вы представляете, когда ждёте встречи с любимым?… Вот и я.
Я вижу образ храма. Он пустой, светлый. В нём только я и со мной – воспоминания о Его Хозяине, посещавшем его. Стены, иконы дышат памятью о Нём, Его присутствие ощущается издалека, Его улыбка растворена в воздухе. Но я одна. Храм пуст и закрыт. И так – до конца жизни. И вот… ты идёшь через это состояние. Пусть я буду всю жизнь глуха, пусть слова молитв кажутся сухими как ноябрьские листья, я буду звать.
Третьим было согласие на отказ от своих интересов. Этот отказ был не выдавленным, не жертвенным, а простым. Как сбросить шарф. Жаль, что так же легко нельзя переменить и все привычки, обстоятельства, склонности, на это нужны годы и годы. Я написала об этом много, и говорить об этом проще всего. Всё, что написано о «политике своих интересов» - это о том образе ада, который открывается мне в моём зеркале.
Вот наступает миг, когда по словам апостола «уже не я живу, но живёт во мне Христос». И ты другой, и всё внутри тебя становится другим. И Он в тебе начинает делать всё по-Своему. Но… Ветхая часть тебя начинает спорить с Ним. И я полагаю, она будет спорить до конца моего века. Бесконечно больно осознавать этот спор, бесконечно болезненны и беспощадны глубокая осознанность всех решений и волений и всех последующих противоречивых поступков. Но больнее всего – понимание бесконечности милосердия Христа к тебе - каждую секунду ты видишь, как Он прощает то, что не заслуживает прощения. Мне кажется, что святые подвижники подвергали себя тяжким физическим истязаниям, чтобы хоть немного заглушить боль осознания своей вины, прощённой без наказания, без упрёка, без остатка, в бесконечной любви и милости.
…
Молитва приходит сама, она становится образом жизни. Это не то, что за любым делом читать розарий или перебирать какие-то слова. Это как всё время стоять повернувшись лицом к Нему. Как обращаться к Нему любым телодвижением или мыслью. Тяготит всё, что отвлекает.
Молиться как дышать. Молиться как думать, говорить, ходить. Каждая минута, каждый час, каждый день, каждый сезон - молитва. Все мысли устремлены к Нему, все деяния устремлены к Нему.
Примерно полтора года назад один неизвестный мне священник сказал, что мне нужен духовный переворот. Мне он действительно был нужен. Я не знала, как я этому могу помочь, но разные мысли, которые у меня появлялись, я начала воплощать в жизнь. И то, что произошло, можно описать только аккуратными словами: "Я не знала, что так бывает". Пожалуй, это был не переворот, это был поток. Это скорее похоже на несколько кивков головы - я согласилась на некоторые вещи, и неведомое само потекло и понесло меня. Я и прежде знала все эти вещи, но не так. Сейчас мне кажется – то, что я знала, было просто миражом по сравнению с тем, что есть теперь. Сейчас мне кажется, что вся моя история изменилась, и что некоторых склонностей и черт у меня не было – просто мне трудно вспомнить, каково это было.
Первым было согласие на одиночество. На одиночество в этом мире обречены мы все, и все мы ищем спасения от него. Мы вступаем в отношения, мы любим и ищем любви, мы хотим быть замеченными, сделать что-то значительное. Кто-то хочет заботы, кто-то жаждет заботиться. Все наши радости и печали ведут ведут нас к тем, кто может растопить лёд одиночества. Но одиночество одиночеству рознь. В конечном итоге никто из нас не может никак уйти от уникальности и отдельности, непонятости и непознанности своего «Я». Никто не может уйти от одиночества без Него, той тоски, что родилась из разрыва между Отцом и чадом, из взаимного желания вновь соединиться. Кто-то ищет утешения в обществе самого себя, кто-то ищет его в обществе других. Но все ищут утешения. Я согласилась не искать его. Я согласилась, что состояние одиночества нельзя изменить. Я согласилась отпустить все второстепенные способы изменить его – равно бежать к другим людям или бежать от них, бежать к призванию или от него, бежать к долгу или от него. Боль непонятости и оставленности – не чувственна, не рассудочна. Она бытийна. Таково наше бытие, мы лишены Того, с Кем должны быть вместе. Поэтому наши прекрасные стремления к отношениям в какой-то момент могут стать препятствием к тому, чтобы научиться быть с Ним. Это как лечить симптом, стараясь не думать правды о болезни. И вот в один счастливый и горький момент так будет – мы откажемся от утешений от Мира и людей, осознав и поняв всю глубину одиночества и приняв его, чтобы в глубине его открыть таинственный путь. Я отказываюсь от всего, что заглушает голос этого одиночества, чтобы в нём, через него и с его помощью зазвучал голос моего истинного «Я», слитого с Христом по существу. Одиночество и истинность «Я» - в бесконечной мощи и умении принимать решения и нести полноту ответственности. Пусть к становлению истинной личности в Боге лежит через тёмную дорогу одиночества, может быть, поэтому многие и многие прекрасные люди в последние годы своей жизни проходят этот экзамен, когда окружающие сочувственно кивают головами и спрашивают: «За что же те наказаны?»
Когда я в былые годы представляла себе одиночество с его скорбями, я думала прежде всего о непреодолимой разнице между характерами или о разнице между образованиями, способностями к суждению или пониманию тех или иных вещей, об опыте, о необходимости переживать свои жизненные перипетии без дружеского утешения. Но это всё – не оно. Это непонимание, обстоятельства, это различия. Несущественные вещи. А оно – там, где ты больше не можешь без Христа, где больше ничто не может заменить Его присутствие в твоей душе.
И вот - вторым было согласие на жизнь вдали от Него. Одиночество можно утолить только в Нём, но идти к этому нужно всю жизнь. Как бы я ни любила, как бы я ни стремилась, в этой жизни я всегда вдали от Него, потому что несовершенна, неисправима и глуха. Я не слышу, не вижу, не понимаю. В этой жизни он даёт нам пути, на которых мы совсем теряем ощущение Его присутствия и существования, совсем каменеем в молитве. Эти этапы будут на всём протяжении нашей жизни. Но даже если я чувствую вдохновение – это лишь отголосок. Что страшнее – увидеть и услышать Бога очами и ушами, как видели святые и пророки, и теми же глазами взглянуть на бренный мир и необходимость оставаться в нём, или тосковать от невозможности прикоснуться хоть раз? Каждый хочет хоть раз увидеть «по-настоящему» в этой жизни, «вложить персты», «убедиться». И я тоже. А теперь это ушло, все мысли об этом ушли. Никогда ещё раньше для меня Иисус не был настолько реальным, знакомым, своим, никогда я не соприкасалась с таким ощущением полного погружения всего моего существа в Его Существо. Когда я мысленно представляю Его себе теперь, я смотрю как бы через Его телесные глаза. Я не могу представить Его на Кресте, я вижу изнутри. Я говорю о Нем с трепетом и содроганием, с каким говорят о возлюбленном в первые месяцы знакомства. Сам звук Имени, кажется, сжигает меня, а вид слепит. Он здесь, но Он не здесь. Все вещи, слова, вся музыка, вся красота – всё говорит только о Нём. И всё же Он – далеко, потому что ещё нужно долго, долго идти. Нельзя прикоснуться. Но реальность Его делает реальной, очень реальной и осязаемой, и будущую встречу. Факт этой встречи стал даже обыденным, обычным, естественным. Её ожидание – как планы на ближайщие годы. День, час и обстоятельства – безразличны. И об этой встрече я думаю – не так, как в патетическом богословии пишут… А что вы представляете, когда ждёте встречи с любимым?… Вот и я.
Я вижу образ храма. Он пустой, светлый. В нём только я и со мной – воспоминания о Его Хозяине, посещавшем его. Стены, иконы дышат памятью о Нём, Его присутствие ощущается издалека, Его улыбка растворена в воздухе. Но я одна. Храм пуст и закрыт. И так – до конца жизни. И вот… ты идёшь через это состояние. Пусть я буду всю жизнь глуха, пусть слова молитв кажутся сухими как ноябрьские листья, я буду звать.
Третьим было согласие на отказ от своих интересов. Этот отказ был не выдавленным, не жертвенным, а простым. Как сбросить шарф. Жаль, что так же легко нельзя переменить и все привычки, обстоятельства, склонности, на это нужны годы и годы. Я написала об этом много, и говорить об этом проще всего. Всё, что написано о «политике своих интересов» - это о том образе ада, который открывается мне в моём зеркале.
Вот наступает миг, когда по словам апостола «уже не я живу, но живёт во мне Христос». И ты другой, и всё внутри тебя становится другим. И Он в тебе начинает делать всё по-Своему. Но… Ветхая часть тебя начинает спорить с Ним. И я полагаю, она будет спорить до конца моего века. Бесконечно больно осознавать этот спор, бесконечно болезненны и беспощадны глубокая осознанность всех решений и волений и всех последующих противоречивых поступков. Но больнее всего – понимание бесконечности милосердия Христа к тебе - каждую секунду ты видишь, как Он прощает то, что не заслуживает прощения. Мне кажется, что святые подвижники подвергали себя тяжким физическим истязаниям, чтобы хоть немного заглушить боль осознания своей вины, прощённой без наказания, без упрёка, без остатка, в бесконечной любви и милости.
…
Молитва приходит сама, она становится образом жизни. Это не то, что за любым делом читать розарий или перебирать какие-то слова. Это как всё время стоять повернувшись лицом к Нему. Как обращаться к Нему любым телодвижением или мыслью. Тяготит всё, что отвлекает.
